Мариинск шлюхи

Мариинск шлюхи - Голова Мунро снова упала на грудь, и он уже начал погружаться в то состояние оцепенения, из которого его вывела предыдущая сцена, когда молодой француз, о котором упоминалось раньше, решился слегка дотронуться до его локтя. Когда ему удалось обратить на себя внимание погруженного в печаль старика, он указал ему на шлюху молодых индейцев, несших легкие, плотно закрытые носилки, а затем поднял руку вверх, показывая на солнце. Я понимаю вас, сэр, проговорил Мунро с мариинск твердостью, я понимаю вас. Это воля неба, и я покоряюсь ей. Ора, дитя мое! Если бы молитвы убитого горем отца могли иметь какое либо значение для тебя, как счастлива была бы ты теперь. Идемте, джентльмены, прибавил он, оглядываясь вокруг с величественным видом, хотя страдания, искажавшие его измученное лицо, были слишком велики, чтобы он мог шлюхи их. Наш долг выполнен, идемте отсюда. Хейворд повиновался приказанию, заставившему его удалиться от места, где он чувствовал, что каждое мгновение может потерять самообладание. Пока его спутники садились на лошадей, он успел пожать руку разведчику и повторить уговор встретиться с ним в рядах британской армии.

Потом он вскочил в седло и, пришпорив коня, шлюхи к носилкам, откуда доносились тихие, подавленные рыдания Алисы единственный признак ее присутствия. Таким образом, все белые люди, за исключением Соколиного Глаза, Мунро с опущенной на грудь головой, Хейворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровождении адъютанта Монкальма и его свиты, проехали перед делаварами и вскоре исчезли в густом лесу. Но делавары не забыли тех, с которыми их связало общее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходила легенда о белой девушке и молодом воине могиканине.

Погребение было окончено, и все присутствующие обратились к следующей части обряда. Чингачгук снова стал предметом общего внимания. Он еще ничего не говорил, а между тем все ожидали услышать что нибудь поучительное от такого мудрого воина.

Сознавая желание народа, суровый, сдержанный воин поднял голову и открыл лицо, до тех пор скрытое в складках одежды, и твердым взглядом обвел всех присутствующих. Его крепко сжатые, выразительные губы раскрылись, и в первый раз за всю долгую церемонию голос его прозвучал так, что был слышен всем. Зачем печалятся мои братья? Сказал он, смотря на скорбные, угрюмые лица окружавших его воинов.